jocelyn pook - song of the white dove

И миллионы луков натянулись. Прощай! Стрелы вошли глубоко в плоть, убивая тебя играючи. Погибла! Ох нет, всего лишь вынесли сердце из тела на пике.
Моменты жизни остались глубоко в твоих глазах. Ты раненной птицей пыталась взмыть в небо, а, проиграв у собственного существа, с воплем бросилась бежать прочь. Ты хотела догнать Его, догнать Его дух, но не могла разглядеть его в темноте. Капли лупили по хребту, выбивая позвонки; кости трещали при каждом толчке; притяжение земное клонило; нависающее совсем низко над головой небо громогласно приказывало лежать. В один миг все вокруг превратилось в траур, закрасилось одной сплошной черной краской, возможно, жирной смолой затянулось. И твое лицо тоже закрасили толстой кистью с грубыми щетинками, размалевали, оставив порезы на нем, затянули в безвылазную депрессию.
Там, впереди, не было тебе счастья, но ты и не стремилась никогда за ним. Несясь по исхоженным дорогам, ты находила Его размытые следы. Он больше не сделает шаг. Он больше не одарит землю божественным своим присутствием. Он больше не будет с тобой... Осознавать все это не казалось тебе возможным. И тогда в тебе зародилась вера, что Он придет, придет, как только пробьет час. Вера разрасталась в считанные секунды, заражая каждый орган, подобно бубонной чуме, и отравляла, и убивала все последнее живое, что у тебя осталось. А ты была и рада отдать кому-то себя, подарить, небрежно бросить к ногам... Иначе ты не могла уже существовать. Истерика уходила, покидала тебя, но сбитые лапы продолжали быть словно чужими. Истерика уходила, а в тонкие свои, бледные, почти что прозрачные руки заполучила тебя апатия.
Сменялись сутки. Исправно солнце поднималось над землями, одаривая всех обитателей Пангеи своим светом. Всех, кроме тебя. В твоем новом мире, где не было места ярким цветам, всем цветам, кроме высасывающего всякий запас жизненных сил черного, солнечных лучей не существовало, света не существовало тоже. Ты поддалась забвению, забыв свое тело остановить. Оно рвалось на встречу бескрайним далям, ты же зависла высоко над землей, высоко над детьми ее, кустами и деревьями, далеко над бьющими ключами и острыми камнями. Там, где оказалась ты, была лишь пустота. Впрочем, может ли быть понятие пустоты, если нет и не было никогда наполненности? Ты оказалась центром ничего, возможно, создателем его. Ты зависла в невесомости: без сил, без чувств, без оболочки. А с тобой соседом поместился лишь мертвый холод. Он то нежно обволакивал тебя, то жалил стаей пчел, принося невыносимые страдания, которые не казались тебя чем-то значимым в сравнении со своим горем... Твое забвение длилось вечность.
Боль пронзила тело. Боль вернула тебя в обывательский мир. Боль резала тебя, рвала, кромсала. На секунду, лишь на долю секунды, она заглушила твои муки душевные, которые всегда стояли для тебя впереди, ибо душа есть все. С вылезающими из орбит глазами, ты повалилась наземь. Разом все твои нервные окончания принесли в мозг горящий импульс. То было похоже на предсмертную агонию. Ты жаждала избавления, но конец не наступал. Конец попросту не мог наступить. И даже когда тело перестало тебе подчиняться, даже когда твое сознание улетучилось, ты осталась здесь, в темных коридорах своей головы, продолжая ощущать боль свою, физическую и моральную, слившуюся воедино. Ты ею упивалась. Ты верила, что Он ее хотел.
Это все, что ты сможешь сейчас вспомнить. Погружение в транс без Его строгого надзора, приход веры и не имеющие конца страдания во имя Него. Воспоминание заперто внутри, вместе с тем множеством, что приходили к тебе до гибели. Гибели Бога.

Моменты жизни остались глубоко в твоих глазах. Боль отступает, как отступало все, что ты имела. Ты не в силах пошевелиться, но то, что ты осознаешь это, значит только одно: ты вернулась. Все еще пульсирует кровь в висках, но ты не горишь уже пламенем, скорее тлеешь, медленно остываешь после полыхающего пожара. Чувствуешь кого-то рядом, совсем близко. Эта близость мучает тебя. Кто это? Кто это может быть? Ты не можешь различить ни одного запаха, пусть даже их тут множество, не можешь в этом обилии выудить один, принадлежащий существу, что рядом. Благодаря ему ли наступает завершение твоих телесных мук? Он ли смог вытащить тебя? Свинцовые веки не поднять, а надо, надо видеть!.. Ты издаешь слабый стон, словно хочешь что-то сказать, возможно, правда хочешь, но не выходит, нет сил. Ты продолжаешь ощущать шевеление, даже оживление после того, как протянулся в тишине твой хрипловатый голос... Невозможно думать, что здесь никого нет, что это Бог сжалился над тобой... Впрочем, не он ли правит судьбой твоей? Послал тебе спасение? Хочет... хочет, чтобы жила ты, но для чего, для кого? Ради кого? Вопросов много, но не ответить. Ты глупа, ты жалка, Он же мудрее стократно всякую жизнь. Если Бог решил, что тебе нужно продолжить путь, ты согласна, несомненно, согласна с Ним, как и всегда, как и всегда. Осталось только понять, кто же скрывается там, за твоими закрытыми веками.
Ты слышишь голос. Слух твой так же ожил, как и обоняние, осталось только зрение заставить жить, глас свой выровнять. Говорящий некто кажется тебе чудаковатым. Ты не знавала никого, кроме Него, последние года. С тобой же кто-то совершенно иной. Прикладываешь последнее усилие, и... о чудо, глаза твои распахиваются, большие янтарные глаза без всяких чувств!.. Ты приподнимаешь голову, долгим взглядом смотришь на того, кто перед тобой, не обводишь взором помещение, в кое тебя загнали. Тебе нужно время, нужно много, много времени, чтобы понять, что перед тобой твой родич. Лев, пещерный лев, как и ты, только куда статнее, куда красивее. Ты моргаешь, ибо теряется фокусировка, но когда открываешь очи свои в следующий раз, смотришь уже на свое потрепанное тело. Торчащие ребра и впалые бока, но главное - сохранено то множество шрамов, что даровал Он тебе. Твоя память и твоя надежда на... на то, что прошлое твое было не зря, что Он вернется... Больше ты ни на что не можешь надеяться.
- Я Дизорьенти, - хрипишь ты, даже не смотря на ту, что вопрошала, - и я потеряла все.
Голова вновь тяжелеет. Шея перестает держать, ты не видишь смысла больше ее напрягать. Расслабляешь напряженные мышцы. Думаешь, будто нужно набраться сил тебе, чтобы потом встать. Надо идти. Ты не можешь понять, куда попала, но ощущение, что ты знаешь, что ты можешь вспомнить, пугает больше, чем полное неведение. Только сейчас ты замечаешь, что там, если выйти из пещеры, тебя встретит утро. Ты смогла его различить, но неужто это главное? Тебя встретит утро, но это не все, далеко не все. Что таится вне сводов пещеры? О, нет-нет, кто таится там?.. Тебе кажется, будто ты различаешь голоса. Тебе кажется, будто все это давно, очень-очень давно имело место быть в твоей прошлой, далекой жизни, которую ты оставила за тысячью километров от себя. Что существовало до прихода Бога? Все это время ты полагала, что до него жизни не было вовсе. Эти запахи, эти голоса, эта львица, что как и ты - все это селило в тебе сомнение. Где же корни твои? Что предшествовало истинному началу?.. Ты вздрагиваешь. Стрела пронзила голову твою.